«МНЕ УЖЕ 300 ЛЕТ, А Я ЕЩЁ МОЛОДА...»
Крутится в голове в последнее время эта песня. И вот вчера, в свой день рождения, я подумала: а сколько, правда, мне лет?
Я что-то чувственно пела, раскинув руки, на подмостках какого-то бродячего театра в Париже и окрестностях, после того, как месье де Мольер проложил дорогу бродячим артистам по всей Европе.
Я сидела у ночного костра под великолепным шатром густо усыпанного звёздами августовского неба вольной цыганкой с разбитым сердцем, открытым миром, тонкими смуглыми запястьями и пожухлым цветком похожим на гибискус в волнистых жёстких волосах.
Я плакал на обочине пыльной дороги, роняя старческие слëзы на морщинистые узловатые руки, вспоминая молодую женщину, роженицу, которую не смог спасти, несмотря на весь свой опыт и знания. И несколько лет скитаний, аскезы и молитв не утишили в груди этого ядовитого сожаления, этой жгучей боли.
Я был расстрелян в плену во время второй мировой - молодой немецкий солдатик, учитель словесности, вне политики, вне насилия, такой нескладный, такой неподходящий этой войне человечек, в последнем прозрачном взгляде своём вместивший голубое бескрайнее небо.
Я была разочарованной монахиней, чьë трепетное верящее сердце столкнулось с реалиями римско-католической церкви и не вынесло их.
Я отрешённо смотрела на ласковом летнем закате в притягательную холодную воду пруда за деревенской околицей, дородная, хорошенькая, совсем ещё молоденькая деревенская девка, беременная от своего отца.
Этот весь, и много другого опыта уложено во мне какой-то памятью, которая даже глубже генетической, объëмнее, и делает меня той, кто я есть.
